Если хочешь попасть в завтра, надо целиться в послезавтра
А если целишься в сегодня, попадешь во вчера – так говорят российские стартаперы. Национальная технологическая инициатива (НТИ) прицелилась в 2035 год. Как ведется работа над формированием будущего, насколько велик зазор между его образом и реальностью, «Первому» рассказал заместитель генерального директора ОАО «РВК» Евгений Кузнецов.
Оксана ТИХОМИРОВА, Сергей ОСЬМАЧКИН (фото)
– В чем суть Национальной технологической инициативы?
– Вырастить национальные компании на принципиально новых отраслевых рынках, которых сегодня не существует. У российских компаний есть шанс занять достойное место только на таких рынках, которые еще не сформированы. Мы считаем, что наращивание экспортного потенциала важнее импортозамещения; поддерживая импортозамещение товарами и продуктами, неконкурентоспособными на глобальном рынке, мы только подрываем свой потенциал.
Я лично считаю, что мы никакие не чиновники. Мы люди с рынка, нанятые государством выполнять функции, необходимые для развития этого рынка. Не чиновники, а некое агентство развития. И очень важно, чтобы связь с рынком мы не теряли. Потому что как только ты начинаешь «обюрокрачиваться» и думать о процессах и процедурах больше, чем о результате, начинаешь «глохнуть»: не слышишь, что у людей болит, что у них происходит. Любая попытка качнуться в одну сторону приводит к тому, что другая просто отваливается. Либо чиновники не слышат бизнес, либо бизнес умирает.
Мы – сталкеры. Ходим то на одну территорию, то на другую, и пытаемся эти два мира, две компетенции «сшить».
– Вы пришли на «поле», где вашими предшественниками были советские ученые-футурологи, к примеру, тот же Бестужев-Лада. На что вы опираетесь?
– Знаете, если говорить о конкретных направлениях работы с будущим, то во многом наука и искусство прогнозирования сейчас в России воссоздается с нуля. Советская школа имела свои сильные и слабые стороны, но целиком крепилась на модель плановой экономики и идеологии планирования. Когда рухнул Советский Союз, в мире произошла трансформация природы этой деятельности. Потому что мировая экономика выработала механизмы поддержки процессов, о которых ты изначально не догадывался.
Что такое венчур? Это когда ты вкладываешься, не до конца понимая, во что. И только по некоторым критериям судишь о проекте. Здесь вера в команду важнее, чем понимание и вера в технологию. Выявился феномен, который я называю для себя «экономикой готовности»: надо не столько прогнозировать-планировать, сколько создавать инструменты «подхватывания» того талантливого, что рынок порождает. Твоя главная компетенция –
не умение спрогнозировать, а быстро увидеть, что что-то пошло в горку, и правильно помочь ему расти дальше.
– Это ж какой объем информации надо перелопачивать ежедневно!..
– Огромный. Эта система принципиально должна быть избыточной. И по количеству поддержанных проектов, и по широте направлений. И по деньгам.
– Как вы это делаете? Мониторите через инет, обкладываетесь отчетами?
– Не так. Мы сами непосредственно не принимаем решений. Они принимаются фондами, которые мы создаем. Это частные фонды без нашего капитала. Приведу пример. С чего начиналась РВК? Нам было поручено создавать венчурные фонды. Было создано семь. Первое, что нам сказали фонды: нет проектов. И действительно: то, что ученые-разработчики называли проектом, с точки зрения венчурного инвестора были сырые чертежи, в которых не было бизнес-логики и понимания рынка. Это было не то, что надо инвестировать. Поэтому нам пришлось выстраивать структуру обучения стартапов. Это значит – заставить побиться лбом об менторов, экспертов. Чтобы самим изменить свое понимание. Глядишь, что-то и получится. Мы делали много таких форматов – и школ, и конкурсов, и акселераторов… В итоге у нас получилась машинка, которая работает.
– За какое время?
– За три-четыре года. Среднее количество стартапов, которое ежегодно проходит через нашу систему мероприятий – это несколько тысяч. Через наш флагманский акселератор, который, как пылесос, засасывает стартапы, в этом году пройдет более 2,5 тысячи. И мы сделали, чтобы стартапы поступали в индустрию. «Центрами сборки» стали региональные технопарки и универсистеты. В этом году мы сделали еще один шаг – нашими партнерами являются уже региональные технопарки-инвесторы, а «сборщиками» – корпорации. Знаете, это как загонная охота: мы всю эту «дичь» гоним из саванны, а там уже кто их будет «забивать» – инвесторы или корпорация себе возьмет, это уже не наша задача. Наша – всех инвесторов собрать и корпорации научить этой работе. К примеру, мы учим корпорации работать с открытыми инновациями уже пять лет: в конце 2010 года вместе с Минэкономики создали Клуб директоров по науке и инновациям (iR&Dclub), и он за четыре года вырастил целую плеяду ярких лидеров. Это долгосрочная системная работа, которая уже видна сейчас: и корпорации зрелые, и фонды зрелые, и стартапов много, и технопарки-инкубаторы генерят… А когда все это не просто вырастает, а еще и возникают между ними связи, – это качественно новый уровень. Скачок. Рывок.
В современном понимании экономики развитие страны или региона – это не конструирование, а скорее процесс варки борща: надо все ингредиенты смешать и поставить на огонь. А дальше все произойдет само. Останется только насладиться результатом. Это не механический, а естественный процесс.
– А кто несет ответственность за решения, какую «технологию будущего» выбрать для экономики России?
– Персональную ответственность несет сообщество, которое было создано для реализации этой задачи. Это очень важный момент. В России ведь хотят как? Есть какой-то гуру, у которого изо лба горит прожектор, который сейчас скажет, куда надо бежать… Ну как, к примеру, в свое время воспринимался Циолковский… Все взяли и побежали. А так не работают, причем уже давно. Но дело даже не в этом. А в том, что направлений куда бежать – миллион.
– Так куда же бежать?
– Туда, где много людей с идеями. Людей, кому их дело лично выгодно и интересно.
– Насколько мы в своем технологическом будущем национально самобытны, насколько – совпадаем с трендами мировых рынков будущего?
– До того, как началась Национальная технологическая инициатива, российская научная технологическая политика жила в параллельной реальности. А если честно, в 40-летнем прошлом. Как у нас раньше определялись приоритеты? Вот есть деньги, а вот есть лоббист. Влиятельные авторитетные люди с большим количеством связей. И приоритеты определялись пропорционально административному весу. Кто сильнее – тот больше денег и получает. В результате как не было у нас нормальной «тяжелой» биологии, так мы и не развиваем ее. При том, что Россия была родиной фундаментальной медицины, включая современную фундаментальную нейробиологию. Это очень обидно! И теперь, когда весь мир развивает эти направления, нам надо нагонять упущенное.
Мы впервые создали карту приоритетов, во многом очень совпадающую с мировыми трендами. Роботизированный транспорт в приоритетах всех ведущих стран. Новая медицина, диджитал-медицина, борьба со старением, нейронауки, новая энергетика, новая промышленность.
– Долгое время бизнес-сообщество считало государство враждебной силой, интересы которого в принципе конфликтуют с интересами предпринимателей. А сегодня будущее бизнеса – в кооперации и взаимодействии с государством. Что изменилось?
– Будем объективны: мы только начали это движение. Оно еще пока не закрепилось, не проросло, не стало императивом. Это все-таки только начало. Впереди еще много препон. С одной стороны, косность госаппарата, недоверие и порочные практики бизнеса. Так, бизнес давно понял, что обслуживать госконтракты с понятным механизмом распределения вознаграждения гораздо выгоднее, чем вкладываться в реальный рынок. Поэтому тут у всех есть и минусы, и плюсы. Мы вынуждены найти баланс между рыночной свободой и госинтервенцией, проективным подходом. И если государство сломает какие-то проблемы-барьеры и зашьет провалы рынка, то рынок начнет оживать.
– А предпосылки этому процессу кооперации – в кризисе?
– Да нет, институты развития создавались и до кризиса. Но скажем честно, что в основные приоритеты государства это не попадало. Считалось, что это хорошо, занимайтесь, но у нас же есть нефть и газ!.. Когда же стало понятно, что ни нефть, ни газ нас не вытащат, вот тут, как мне кажется, к НТИ возникло по-настоящему серьезное отношение. Это ключевое изменение, и его, на мой взгляд, крайне важно эффективно отработать.