Федор Степаненко – о своем предназначении и о значении театра в жизни общества
Его первым «режиссером» был отец, Михаил Степаненко, известный в Воронеже артист. Он передал сыну главное – любовь к театру. После окончания Воронежского государственного института искусств Федор Степаненко 21-й год служит в Самарском академическом театре драмы им. А.М.Горького, захватывая зрителя азартом игры и отточенностью созданных образов. Актерский бэкграунд дает Федору большие возможности: его легко представить танцующим зажигательную лезгинку, музицирующим или декламирующим художественные произведения, а уж в статусе ведущего он завоевал в Самаре беспрецедентную популярность. В нашем интервью с Федором Степаненко мы рассуждаем о том, почему театр стал для него полноценной моделью мира и ради чего затевается спектакль.
Томас Манн сказал: «Театр – то место, где толпа превращается в народ». То есть речь идет о его социальной миссии?
Да, но все зависит от материала и от той подачи, которая идет со сцены. Можно ставить классику и не давать людям почву для размышлений. А можно решать социальную задачу постановкой легкой комедии. Я помню, как в девяностые годы Вячеслав Алексеевич Гвоздков в одном интервью сказал: «В этом сезоне мы будем показывать комедии, чтобы поднять уровень оптимизма, чтобы у людей не было опущенных в землю глаз.». Это и есть служение обществу. Сейчас мы с Жанной Анатольевной Романенко играем в комедии «Шесть блюд из одной курицы». Сюжет незатейлив: мама пытается женить своего богатого и успешного сына. Если было бы просто смешно, то зал хохотал бы – и все. Но после спектакля зрители благодарят за смысловую подоплеку, которую мы вносим в пьесу. Нам всем хватает ума, профессионализма и взгляда на тот продукт, который мы показываем, с точки зрения актуальности. Хорошая постановка всегда дает почву для мысли, даже если это детская сказка. В репетиционном процессе есть такая классическая фраза: зачем открыли занавес? То есть, что мы хотим сказать зрителю, ради чего затеваем спектакль.
Меняет ли та или иная роль актера?
Зашел на сцену один, вышел другой? Расхожая в актерском цехе фраза, хотя я не задумывался об этом. Но, конечно, сделать своим чужой текст – это магическое действо. Когда-то на выпуске в институте нам сказали: профессия неоднозначна, вы должны настолько обмануть человека, чтобы он поверил. Ты же не можешь пропустить через себя ревность к Дездемоне, не можешь, сыграв подлеца, тут же им стать. Мой друг посмотрел «Побег из Шоушенка», где я играю отрицательный персонаж (начальника тюрьмы), и сказал мне комплимент: «На сцене ты – тварь и скотина». Зная меня в жизни как открытого и, в общем-то, воспитанного человека, он не ожидал такого перевоплощения. Значит, цель достигнута.
Как вам удается добиваться реакции зала, создавая необычайно яркие характеры?
Для меня критерием служат слова моего коллеги и друга Александра Амелина: «Нельзя выходить на сцену с холодным носом». Нужна энергия, которую ты отдаешь залу и работаешь, сохраняя вокруг себя определенный нагрев воздуха. Я очень люблю свою профессию, играю с удовольствием, стараясь делать работу честно, неважно, маленькая у меня роль или большая. В пьесе «Униженные и оскорбленные» я играл слугу. Это тяжелый спектакль, у меня там минутный выход, и это единственное место, на которое зал реагирует. Безусловно, при этом я стараюсь находить моменты, которые не выпячивают характер, а, как у нас говорят, «работают на одну мельницу».
А как рождается образ? Многие актеры говорят, что подсматривают фактуру на улице…
У меня другое размышление. Все, что мы подсматриваем на улице, есть у нас внутри. Ты воплощаешь замысел режиссера, он – тот человек, который придумал все, от начала до поклона, и мы, актеры, идем за ним. Главное – найти золотую середину, чтобы не было перебора. Например, Валерий Гришко поставил замечательный спектакль Вуди Аллена «SEX COMEDY в летнюю ночь», там я играю доктора, такого вальяжного, циничного человека, который появляется в окружении молоденьких девчонок. Эту роль легко испортить, но у нас хватило вкуса и такта не сделать этого.
Вам важна мера?
Она нужна не мне – она нужна театру. Тот же спектакль «Ladies Night» 16 лет идет на грани фола и «на ура». Я был свидетелем, как к Сан Санычу Амелину в гримерку вбежала восторженная женщина: «Можно, я вас обниму? Вы – такой!.. Вы – как мой муж». Это тот самый важный момент, когда театр рождает у человека сопереживание. Основной фактор всего происходящего на сцене – зритель, его реакция, которая случается опять же благодаря твоему личному желанию двигаться вперед, развивать средства выразительного жеста. Скажем, в пьесе «Старый дом. История любви» я играю отца главного героя и, говоря сыну какие-то назидательные вещи, смотрю на мать. И характер уже виден, и зритель не безучастен. Ради этого режиссер ищет ту тональность, доверительную ноту, которая объединяет сцену и зрительный зал. В процессе работы над ролью у нас могут быть жаркие споры с режиссером, а после репетиции мы вполне благодушно вместе выпьем кофе, напрочь забыв о только что «бушевавшей буре» на сцене. Это работа.
Какова роль отца в вашем актерском становлении?
Он отреагировал резко отрицательно, сказав: на меня не рассчитывай. У меня и в мыслях такого не было, в нашей семье вообще не принято делать что-то «из-под полы». А на выпуске папа посмотрел мою работу в дипломном спектакле «Безымянная звезда», и ему понравилось. Конечно, в семье было много сделано для того, чтобы я стал тем, кем стал: я получил музыкальное образование, профессионально занимался танцами, учился в школе с углубленным изучением английского и литературы. Все это, так или иначе, повлияло на мой уровень культуры. Мой отец –
весьма строгий человек, но его благожелательность, интеллигентность, наверное, передались мне, во всяком случае, так говорят знакомые. Отец своим примером воспитал уважение к нашей профессии.
Вы вышли на самостоятельный жанр ведущего, потому что надо было «дедморозить»?
Нет, «дедморозил» я еще в институте. В семье всегда была нехватка денег, и я старался зарабатывать. А в Самаре так сложилось, что я немного поработал на телевидении. И мне сказали: глупо, если человек, который умеет говорить, шутить, с космической скоростью ориентироваться в пространстве, не пользуется этим потенциалом. Так я стал ведущим всякого рода мероприятий, и меня это очень увлекло. Это ни в коей мере не халтура, а другая специализация.
Есть ли взаимопроникновение двух профессий?
Конечно. Есть контингент ведущих, а есть отдельная каста «ведущий-актер». Мы можем быстро реагировать на форс-мажорные моменты, жонглировать темами и при этом не забывать основную нить мероприятия, разбираться в современных трендах и много чего еще, что отличает профессионала от дилетанта. Это тот уровень, когда тебя не сравнивают, а говорят о твоем авторском стиле.
Вы не тщеславны?
Как любому актеру, мне приятны лестные отзывы, но равно как и критика. Мне всегда важно, что говорит зритель, это позволяет получить объективный взгляд и не «обрастать ракушками». В жизни я стараюсь отходить от понятия, что я актер. Куда бы я ни приходил, я прежде человек, такой же, как все. Наверное, поэтому, когда меня узнают, то говорят: вы такой общительный, нормальный, в вас нет высокомерия… Я убежден, что недосягаемым быть глупо.
Ваша жена Надежда Попова – тоже актриса. Трудно быть в одной профессии?
Мы довольно эмоциональные люди, и так как-то живем – с шутками, прибаутками. У нас двое детей, это накладывает обязанность жить не только в творчестве. Пока Надежда была студенткой, то считала: не дай Бог мужа-артиста. Ну, она его и получила. Моя жена окончила Казанское театральное училище, и познакомились мы в Казани, куда самарский театр привез «Ladies Night». Я влюблен в свою жену, доверяю ее мнению, вкусу, таланту. Она играет в трех театрах, и, признаться, очень приятно, когда на мой телефон приходят комплименты по поводу ее работы в той или иной постановке.
А когда вы осознали весь этот «сладкий ужас солипсизма» выхода на сцену?
Как только Гвоздков пригласил меня в театр на роль Бертрана в спектакле «Лошадь в обмороке». Играть рядом с такими партнерами по сцене, как Жанна Романенко, Александр Амелин, Владимир Гальченко, Настя Леонова, – ответственность колоссальная. У меня было чудовищное волнение. Как только открывается занавес, мой персонаж уже на сцене, он спускается со второго этажа. Я не помнил, как отработал первый спектакль. Но понял, что такое театр.